Что произошло на самом деле в квартире князей Путятиных?

Наталья Павловна Путятина

ОТРЕЧЕНИЕ ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ МИХАИЛА АЛЕКСАНДРОВИЧА[1]

перевод с английского и примечания И.Е. Путятина

 

Моя безбедная и спокойная жизнь была резко перевернута неожиданными событиями, случившимися вокруг меня. Их важное значение находилось за пределами моего понимания, поскольку я тогда была еще ребенком. Случилось это в феврале 1917 года. Мои ежедневные прогулки прекратились, и я была ограничена пространством моих комнат. Никто мне не объяснял, что происходит политический переворот. Из окна я видела проносившиеся мимо грузовики и автомобили, наполненные солдатами с красными флагами, которые кричали и беспорядочно стреляли.

В некоторых местах на улицах снег был коричневым от крови прохожих, убитых мятежными демонстрантами. Впоследствии я узнала, что эти люди состояли в запасных войсках, поскольку основная армия была на фронте, как и мой отец со своим полком.

В нашем доме были необычные и частые посетители, а моя мать, нередко со слезами на глазах, наносила краткие визиты в мои комнаты, побуждая меня сосредоточиться на уроках.

С внезапным началом войны все мужчины из слуг были призваны в армию, поэтому в доме оставались только горничные. Походы по магазинам сделались трудными из-за недостатка продуктов, которые в одночасье пропали; кухарка отказывалась покидать дом, из страха быть застреленной на улице. Казалось, хлеб исчез из всех булочных, и надо было по нескольку часов стоять в длинных очередях за самыми простыми продуктами.

Я была озадачена напряжением обстановки и понимала, что происходит что-то необычное, но, хотя и не была готова к постижению значительности этих событий, я не смела осаждать вопросами мою мать и мою гувернантку, поскольку видела, как они озабочены и боялась расстроить их.

Кульминация этих тревожных дней началась ночным стуком с дверь спальни моей матери. В отсутствие моего отца я спала рядом с ней, чтобы быть вместе в эти опасные дни. За дверью стоял знакомый человек: это был Николай Николаевич Джонсон, секртарь Великого Князя Михаила, который торопливо объяснил, что его господин находится снаружи и желает поговорить с моей матерью. И дальше последовали дни острого напряжения, когда брат Царя Михаил Александрович оставался в нашем доме, когда беспрерывно звонили министры Императорского кабинета и представители вновь сформированного Временного Правительства[2], возглавляемого Керенским, чтобы поговорить с Его Императорским Высочеством и срочно разрешить ситуацию, созданную отречением Царя.

Император отрекся за себя и за своего сына, передав всю верховную власть в Империи своему брату Михаилу. Великий Князь отказался принять ее пока не будет одобрения народа. Эти исторические события, изменившие судьбу России, подробно описаны моей матерью в ее воспоминаниях, и сейчас я дам читателю ее отзыв от тех революционных днях и последовавших за ними важных событих, непосредственным свидетелем которых она стала.

ВЫДЕРЖКИ ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ КНЯГИНИ ОЛЬГИ ПУТЯТИНОЙ.

В декабре 1916 года в Петрограде (бывший Санкт-Петербург) прошел слух, что по приказанию Великого Князя Николая Михайловича все члены императорской семьи были собраны во дворце Великой Княгини Марии Павловны (старшей) — известной как Великая Княгиня Владимирская, — и с должным уважением решили написать письмо императору (который в то время был на фронте в передовых войсках), чтобы объяснить ему, что во всех слоях общества распространилось смятение; что мнение общественности враждебно к тем, кто отвечает за внутренние дела в Правительстве; и что это смятение настолько велико, что все, кто поставил свою подпись под этим письмом, почувствовали свою обязанность указать Его Величеству на великую опасность, угрожающую России и всей династии.

Во всех классах общества в столице, особенно в администрации, царило смятение и уныние. А революционная партия, тем временем, не медлила; они работали секретно и  заботились о непрестанной революционной пропаганде в войсках Петроградского гарнизона, которые уже были испорчены и готовы слушать их подрывные речи.

Кто были эти рядовые члены знаменитых Советов солдат и рабочих, которые сыграли такую несчастную роль в первые дни революции, превратив ее в необратимую анархию? Можно было бы подумать, что они пришли из гвардейских полков, например из Волыни, Литвы, Кексгольма и других, которые имели славную историю.

Однако на самом деле они не были настоящими гвардейцами, которые все в это время на фронте покрывали себя славой борьбы с врагом; это были запасные батальоны из новобранцев и вновь произведенных офицеров, а не регулярные войска. Последние, почти все оказались на фронте, где большинство из них полегли на поле битвы, тогда как остальные были убиты своими же людьми после знаменитого «Приказа № 1», который возбудил неподчинение в армии и разрушил ее[3].

В конце февраля 1917 года в Петрограде начались налеты революционеров, что ясно доказало остутствие понимания со стороны и гражданской, и военной власти важного значения того, что происходит. Они не предвидели опасностей, грозящих Империи.

Министр внутренних дел Протопопов, полностью неспособный и убежденный, что методы полиции по поддержанию порядка в столице совершенно адекватны, отвечал с полной уверенностью тем, кто не придерживался его мнения, что он легко справится с этими беспорядками и что при необходимости он скорее обагрит Петроград своей кровью, чем будет терпеть революцию.

25 февраля я была приглашена на обед к близким друзьям Графу и Графине Капнист (он был членом Думы)[4]; там присутствовали Великий Князь Михаил с графиней Брасовой[5], Князь и Княгиня Вяземские и другие. После обеда мы поехали в Михайловский театр, где у меня была своя ложа. Великий Князь, который в этот день посетил свою мать и имел с ней большой разговор о последних событиях, был очень возмущен и поэтому молчалив во время обеда. Он отказался сопровождать нас в театр, сказав, что предпочитает подождать возвращения дам в доме Графа. Поэтому мы отправились в компании господина Н.Н. Джонсона[6], секретаря Великого Князя.

Я даже не помню названия пьесы, поскольку мы все были расстроены и взволнованы так, что после второго акта вернулись домой.

27 февраля почти все министры были арестованы и заключены в Таврическом дворце, где под председательством М.Р. Родзянко был создан временный исполнительный Комитет Думы. Он состоял из следующих членов: Милюков, Шульгин, Коновалов, Шеидзе и Керенский. Этот комитет взял власть для учреждения Временного Правительства и одновременно прилагал все усилия для восстановления порядка и проведения самых неотложных реформ.

Анархия и непреодолимый характер толпы уже давали себя чувствовать, и члены Исполнительного Комитета боялись потерять влияние. Весь Таврический дворец был наполнен вооруженными людьми, и заседания Комитета часто прерывались криками дикой черни.

По улицам колесили реквизированные из правительственных и частных гаражей автомобили и автобусы, наполненные пьяными солдатами и матросами, которые все время беспорядочно и бессмысленно стреляли, отчего передвижение по городу становилось очень опасным.

В тот же вечер, 27 февраля, Н.Н. Джонсон пришел сообщить мне, что Великий Князь Михаил находится в Петрограде в Мариинском Дворце, где некогда заседал Государственный Совет Империи. Туда он был вызван председателем Думы Родзянко, чтобы вести непосредственные телефонные переговоры с Императором. Великий Князь говорил с Его Величеством, а Н.Н. Джонсон спешно присоединился к нему в Мариинском дворце.

Позже, из общения с самим Великим Князем я узнала некоторые подробности событий того вечера. Разговор с Императором продолжился до глубокой ночи. Его Императорское Высочество, рассказав Императору об опасной ситуации в столице, посоветовал своему брату оставаться в штаб-квартире в Могилёве в окружении верных ему войск; но он ответил, что принял решение вернуться в Петроград, желая этим он успокоить положение.

Во время этих переговоров военный министр генерал Беляев объяснил Великому Князю, что ввиду событий, происходящих в городе, его присутствие в Мариинском дворце, который имел лишь собственную охрану, и не защищался войсками, становилось очень и очень опасным. Затем он посоветовал ему отправиться в (Петроградский) Генеральный штаб, где он сможет продолжить общение с Императором в безопасности. Было уже очень поздно, когда Великий Князь решил в сопровождении Н.Н. Джонсона вернуться домой в Гатчину. Когда они ехали по Морской улице, их автомобиль был окружен толпой матросов, которые попытались остановить его. Это напугало шофера Козловского, но Великий Князь не потерял присутствия духа и приказал шоферу жать со всей скоростью, он повернул на боковую улицу, и автомобиль скрылся в темноте. Матросы принялись стрелять, но, к счастью, никто не был ранен. Когда они добрались до берега Невы, они решили заночевать в Зимнем Дворце, а утром ехать в Гатчину. Всего лишь два часа они провели в Зимнем Дворце, после чего караульный офицер сказал им, что дворец не охраняется и в любой момент может быть атакован толпой. Но было 4 часа утра и Великий Князь задавался вопросом, куда можно отправиться в такой ранний час. К счастью, он вспомнил, что мой дом находится рядом с Зимним Дворцом на Миллионной улице №12, и решил просить у нас пристанища. В то время я жила одна с моей дочерью Натальей, а мой муж находился на фронте[7].

28 февраля в 5 часов утра меня разбудил громкий стук в дверь моей спальни. Я сплю очень чутко, и малейший шум сразу будит меня, поэтому такой стук меня сильно напугал. Однако вскоре я овладела собой, но, волнуясь, я думала, что вооруженные солдаты проникли в мой дом или что случилось что-то ужасное. Сидя на кровати, я спросила со страхом: «Кто там?», — но тотчас же услышала знакомый голос господина Джонсона, который назвал себя, успокаивая меня. Из-за двери он просил меня не бояться и сказал, что его господин находится в моем доме и просит убежища.

Я быстро оделась, в большом волнении вышла из спальни и направилась в приемную моего мужа, куда уже вошел Великий Князь.

Он выглядел усталым и расстроенным, тем не менее, он встретил меня своей обычной обаятельной улыбкой и сказал мне такие слова: «Княгиня, не боитесь ли Вы подвергать себя и свою дочь опасностям, развлекая такого гостя?».

Я была настолько в нервозном состоянии, что точно не помню, как ответила ему, но мне кажется, я сказала, что всегда счастлива его принимать и что чувствую честь, мне оказанную тем, что в такое время он был настолько любезен, что вспомнил наш дом, и что вся моя семья польщена этим.

После того, как я предоставила мою квартиру в его распоряжение, я распорядилась подать кофе.

Когда мы все были в столовой, внезапно послышался сильный шум на лестнице и пронзительные голоса кричащих мужчин. Выяснилось, что шум раздавался из квартиры этажом выше, где жил камергер Его Величества Николай Николаевич Столыпин, родственник премьер-министра П.А. Столыпина, который был убит в Киеве. Банда сильно пьяных солдат вломилась к нему в квартиру, и начался грабеж.

Некоторые из них настолько грубо вели себя с его супругой госпожой Столыпиной (урожденной Агаповой), что с ней случился нервный припадок. Впоследствии, когда я жила на Мальте, то узнала, что бедный Столыпин, оставшийся в Петрограде, скончался в нищете от голода, несмотря на значительные суммы денег в банках Вены и Швейцарии, куда ему было запрещено выезжать.

С 28 февраля по 1 марта, во время первых двух дней пребывания в моем доме, Великий Князь не выходил за дверь; никто не знал, где он находился, за исключением его жены, которую я уведомила в Гатчине о его местопребывании. На третий день, 2 марта, Великий Князь дал распоряжение своему личному секретарю известить Председателя Думы, что он находится в доме князя Путятина, после чего Председатель быстро предоставил охрану из сорока кадетов военного училища и восьми офицеров, которые были размещены в одной из больших квартир на нижнем этаже нашего дома.

У нашей парадной двери, а также у входа для слуг, были поставлены часовые; это был необходимый шаг, поскольку интенсивность беспорядков возрастала. На улицах шла оглушительная стрельба из ружей, слышались автоматные очереди; под предлогом обысков банды солдат и матросов, совершенно пьяные, врывались в дома жителей. В нашем доме подверглась тотальному мародерству квартира Министра изящных искусств Раева.

В связи с этим мне вспомнился печальный случай, который произошел в соседнем с нами доме: это происшествие, вызвавшее тогда сенсацию, доказало, что даже во времена насилия, паники и страха, оставались люди, способные на героические поступки, не оступающие перед грубой силой и бесстрашно предпочитающие смерть, как герои античных времен. Такой была смерть старого генерала барона Штакельберга[8] и его верного адьютанта[9].

Несколько часов эти два отважных человека защищались от разъяренной толпы солдат и матросов, которая хотела пробить себе дорогу в дом, чтобы арестовать генерала. Оба пали жертвами своего героизма. Денщика линчевали, а генерал был убит и его тело толпа тащила до берега Невы и бросила в реку.

Теперь я возвращаюсь к основной теме, от которой несколько удалилась. Мы жили в постоянном опасении, вызванном тревогой за жизнь Его Императорского Высочества, поскольку в соседних домах, как и в нашем, …шли обыски, и мы все еще находились в опасности. Мы обязаны нашим спасением привратнику, который сидел в парадной. На вопросы, кто живет в нашей квартире, он всегда отвечал, что там живет княгиня Путятина с дочерью и что ее муж князь Путятин на фронте, что было правдой, поскольку мой муж, будучи долгое время в отставке с титулом конюшего Его Величества, с началом войны вернулся в действующую армию и уже два года находился на фронте.

Когда, наконец, Великий Князь оказался под охраной кадетов из Военного училища, мы немного повеселели.

Каждый день Великого Князя навещали его адьютант граф Воронцов, генерал барон Н. Врангель, полковник Арапов и граф Капнист. Господин Матвеев, администратор Княжеского дома и господин Джонсон жили у нас.

Я также помню, как жена барона Врангеля (урожденна баронесса Гун) пришла к нам, переодетая крестьянской женщиной, закутанная в платок, поскольку было слишком опасно выходить на улицу в другом платье. Нам также нанес несколько визитов Председатель Думы Родзянко, который пришел с докладом о том, что происходит, и имел длинную беседу с Великим Князем.

В день отречения Императора, 2/15 марта 1917 года, Великий Князь Михаил Александрович получил телеграмму от Родзянко, с информацией обо всем, что произошло во Пскове и с извещением, что члены Временного Правительства и Исполнительного Комитета Думы собираются прийти к нему, предполагая, что он примет трон в соотвествии с желанием Императора. Перед подписанием акта об отречении, Император пожелал проконсультироваться с бывшим при нем придворным медиком господином Федоровым о здоровье Великого Князя Алексея. Профессор считал своим долгом ничего не скрывать от Его Величества, полагая, что серьезная болезнь Царевича может быть фатальной в любой момент. На приказ говорить совершенно откровенно, он ответил, что болезнь неизлечима. После этого Николай II подписал акт об отречении в пользу своего брата Великого Князя Михаила.

Зная мысли Великого Князя, Председатель Думы предложил ему короноваться и тотчас же принять все бремя власти с целью сохранить страну от анархии.

Великий Князь, который с большой растерянностью следил за событиями, развивашимися с поразительной скоростью, был очень взволнован этим письмом. Было очевидно, что он не предполагал такой развязки, будучи уверен, что по крайней мере, примет регенство, пока предполагаемый наследник не достигнет совершеннолетия.

Тем не менее, внезапное решение Императора возложить корону на своего брата, в обход  прав законного наследника, совершенно расстроило Великого Князя, который в это время страдал от внутренней борьбы[10]. Очевидно, он был подавлен важным значением тяжелой отвественности, возложенной на него. Он несколько раз внимательно читал и перечитывал письмо, которое получил, расхаживая по комнате туда-сюда в нервном возбуждении.

В этот момент неожиданно из своей загородной усадьбы прибыл Великий Князь Николай Михайлович. Его дворец находился напротив нашего дома и, узнав, что Великий Князь Михаил у нас, он спешно пришел увидеться с ним. Он был хорошо осведомлен и уже знал об отречении Императора. Их встреча была трогательной и Великий Князь Михаил был очень рад его приходу. Великий Князь Николай Михайлович тепло обнял племянника и сказал ему:

«Я счастлив приветствовать Вас как Государя, поскольку фактически Вы уже Царь. Будьте смелым и сильным. На этом пути Вы не только сохраните династию, но и будущее России. Куда Вы отправитесь, чтобы появиться в качестве Императора?»

«Я сделаю это в том же доме, где меня приняли как Великого Князя», — ответил он.

Услышав, что в моем доме должны были собраться все Министры и члены Временного Правительства, я поспешила дать все распоряжения, чтобы приготовиться принять этих господ.

На завтра, 3/16 марта в 6 часов утра меня рабудил настойчивый телефонный звонок. Я взяла трубку и услышала незнакомый голос, говоривший отрывисто:

«Это говорит Министр юстиции Керенский. Мне сейчас же надо говорить с Великим Князем Михаилом Александровичем».

Я сказала, что он еще спит, на что получила повелительный ответ: «Его нужно разбудить, поскольку мне совершенно необходимо говорить с ним по делу чрезывачайной важности».

В этот момент открылась дверь комнаты господина Джонсона и он, наскоро одетый, спросив меня, что случилось, тотчас отправился к Великому Князю сказать, что его требуют к телефону.

Через несколько минут Великий Князь взял трубку, и Керенский, исполняя обязанность Министра юстиции, сообщил ему об отречении, подписанном Е.И.В. 2/15 марта, и что в этом документе, последний [Император] наделил его верховной властью. Керенский добавил, что все члены Временного Правительства в течение получаса соберутся в доме на Миллионной улице, где находился Великий Князь, для обсуждения этого события.

Несмотря на обещание Керенского быстро прибыть со своими коллегами, мы были вынуждены ждать их значительное время. Родзянко прибыл первым. Он прибыл на час раньше других и использовал это время для разговора с Великим Князем. Видя неопределенное состояние последнего, он убеждал его принести великую жертву тем, чтобы сразу взять на себя бразды правления, и не обращать внимания на различные мнения, которые будут выдвигать министры. Он добавил, что в Таврическом дворце положение становится все более угрожающим и что Временное Правительство висит на ниточке.

Всех нас, сказал он, могут арестовать в любой момент или предать самосуду разъяренной толпы, подстрекаемой ультра левыми лидерами. Поэтому необходимо сохранить Империю от натиска анархии.

Под влиянием этих замечаний, а также разговора с дядей — Великим Князем Николаем Михайловичем, Великий Князь, вопреки своим личным убеждениям, решил все-таки принести эту жертву своей стране, если это был единственный путь сохранения ее от ужасов анархии.

Наконец в 10.30 утра на двух автомобилях прибыли министры: Князь Львов, Керенский, Милюков, Набоков, Терещенко, Шингаров, Некрасов, барон Нольде и другие, имена которых ускользнули от меня. Их приняли Н.Н. Джонсон и юридический советник Великого Князя Матвеев, который препроводил их в большую гостиную, где к ним вскоре присоединился Великий Князь.

Несколько минут спустя Гучков и Шульгин прибыли прямо из Пскова вместе с оригинальным документом акта об отречении, подписанным Императором.

Накануне вечером, 2/15 марта, они выехали из Петрограда и прибыли во Псков в 10 часов вечера на следующий день, затем их принял Император, и они вернулись той же ночью в столицу. Они выглядели очень усталыми и их бледность выдавала то, что они провели бессонную ночь.  Они попросили предоставить им комнату, где они могли бы привести себя в порядок и освежиться, и немного погодя они присоединились к остальным в гостиной.

На этой встрече присутствовали Великий Князь, министры и члены Исполнительного Комитета Думы. Я узнала все детали происходившего здесь из исторического разговора с Великим Князем, состоявшегося тем же вечером вскоре после отбытия министров.

Их обсуждение продолжалось долгое время. Они были с Великим Князем с 10.30 утра до 3 часов дня. Встреча началась с речи Гучкова, который сообщил Великому Князю о миссии, возложенной на него и его коллегу Шульгина поехать к Императору во Псков, чтобы познакомить его с важными событиями, происходящими в столице, и чтобы объяснить ему, что все ужасы, угрожающие династии, закончатся с добровольным отречением Его Величества в пользу предполагаемого наследника трона.

После сообщения собравшимся каждой детали происходившего той исторической ночью, приведшей к отречению Императора в пользу своего брата, Гучков официально вручил Великому Князю оригинал акта отречения от престола, подписанный рукой Императора, который был прочитан вслух и выслушан всем собранием стоя.

Чтение этого манифеста сопровождалось глубоким молчанием, ясно показывавшим, что все присутствующие сознают тяжесть и важное значение этого момента; они понимали, что в этой гостиной среди небольшого числа людей происходит что-то величественное и из ряда вон выходящее и в то же время роковое и неизбежное, от чего зависит будущее России.

Великий Князь опустился в кресло ,и все остальные последовали его примеру. Гучков снова попросил слова и продолжил свою речь, обращаясь к Великому Князю. Громким ясным голосом с жаром он убеждал Великого Князя принять эту тяжелую ношу. Он сказал, что как верный сын России, он обязан принять это бремя. Эту речь Гучкова поддержали Шульгин и Милюков, которые оба говорили о том же, выказывая высокий патриотический дух.

Затем высказывались остальные министры; их речи Великий Князь, честно говоря,  не передал мне, но в общем они были направлены была против доводов, высказанных перед тем. Большинство утверждали, что воцарение нового Монарха не только не охладит сознание народа, но еще больше разожжет революционные страсти и может всколыхнуть гражданскую войну и большое кровопролитие.

Большинство политиков высказалось в пользу Учредительного Собрания которое одно могло иметь право, как собрание представителей народа, выбрать подходящую для него форму правления, и поэтому созвать этот орган по возможности быстрее было существенно.

Особенно Керенский со всей силой доводов поддерживал это предложение, и его речь произвела большое впечатление на слушателей. Он говорил предельно бесцеремонно:  истерические ноты его голоса сбивались на крик, и он сказал Великому Князю, что не ручается за его безопасность, если он согласится принять трон; поскольку он находится на должности вице-президента Совета и Советника Солдатских и Рабочих Депутатов, он хорошо знает, что триста тысяч рабочих в столице и двести тысяч солдат не могут слышать упоминания имени Династии Романовых. Во всяком случае, он предпочтет быть арестованным, поскольку отказывается брать на себя ответственность за кровопролитие, которое будет неизбежным результатом.

Выслушав все эти речи, Великий Князь встал и с большим спокойствием и достоинством сказал, что ввиду важного значения всего, что он сейчас услышал, он желает выйти ненадолго, чтобы обдумать и осознать все обсуждаемые вопросы, и только после этого он сможет принять решение.

Он уже почти вышел в соседнюю комнату, когда Керенский, подойдя с большим беспокойством, сказал ему: «Ваше Высочество, Вы должны пообещать нам, что решение, которое Вы собираетесь принять в этот великий момент, будет результатом Ваших личных убеждений, и что Вы не позволите посторонним оказывать на него влияние».

Великий Князь на миг остановился и посмотрел на него с удивлением, а затем, глядя на всех присутствующих своим открытым честным взглядом, ответил просто: «Господа, я буду совершенно один в этой комнате». Затем, немного склонив голову, он покинул гостиную.

После четверти часа пребывания в соседней приемной комнате, глубоко задумавшись, он вернулся в гостиную и, повернувшись к почтительно вставшим членам Временного Правительства, сказал им спокойным громким голосом следующее: «Принимая во внимание различные мнения, высказанные членами Временного Правительства, я пока отказываюсь принять корону, которую возложу на себя, по воле народа, представленного Учредительным Собранием. Если оно выскажется в мою пользу, я полностью посвящу себя моему народу и моей стране».

Едва Великий Князь закончил речь, Керенский, который слушал его с видимым волнением, подскочил к нему, сверкая глазами, и со взрывом энтузиазма закричал: «Ваше Высочество! Вы благороднейший из людей!». С другой стороны, этот ответ Великого Князя произвел тягостное впечатление на большинство его слушателей. На их лицах читались обескураженность и отчаяние, а у некоторых на глазах были слезы.

Между тем, Керенский старался себя контролировать, но на его лице просматривалось выражение удовлетворения и триумфа. Было очевидно, что для него и его партии отречение Великого Князя имело величайшее значение. Затем он поспешил превратить слова отречения Великого Князя в текст и, при помощи Набокова, принялся писать этот исторический документ, который Великий Князь перечитал, сделав несколько поправок, затем переписал его своей собственной рукой и приложил свою подпись. [Примечание автора: Перо и ручка, сделанная из черненого кавказского серебра, которой пользовался Великий Князь, находится в моей собственности].

Документ был отдан Керенскому, который, как Министр Юстиции, должен был представить его Сенату.

Вскоре после этого все члены Временного Правительства расстались с Великим Князем и были готовы уйти. Поскольку встреча была очень долгой и поскольку было уже поздно, я предложила этим господам, с согласия Великого Князя, остаться на обед, тем более, что его уже готовы были подать.

Только Князь Львов и Шульгин приняли приглашение. Остальные поторопились уйти.

Рядом со мной сидел господин Шульгин, который описывал свое путешествие во Псков с изобилием подробностей об отречении Императора.

«Как Император себя чувствует?», — спросил его Великий Князь. «Его Величество», — ответил Шульгин, — «был очень бледен и в то же время спокоен и покорен. Он с совершенным самообладанием выслушал речь Гучкова и сообщил, что как раз предыдущей ночью принял решение об отречении. Министр Императорского Двора сразу вручил нам документ. Пока его читали, Император был погружен в свои мысли и ни на кого не смотрел».

После обеда мы вместе с министрами перешли в гостиную, куда подали чай. Так закончился этот памятный день 3/16 марта 1917 года, выдающийся по своему историческому действию, которое имело столь печальные последствия для России. Я думаю, это действие было смертельным ударом по русскому самодержавию, с которым рухнули все продолжавшиеся веками исторические традиции, на основах которых стояла древняя Русь.

Этот день навсегда запечатлелся в моей памяти, из-за горя, которое он принес мне. Это был день плохих воспоминаний, когда рухнуло все, что было нам так дорого, на чем мы строили все наши непоколебимые убеждения.

Теперь, сидя за столом в присутствии Великого Князя, все эти министры, большинство из которых еще вчера были никому неизвестны, свободно критиковали действия и жесты Его Величества, перед которым еще недавно ходили в страхе и трепете. Я зыдыхалась от рыданий, нервные спазмы пронизывали меня насквозь и я едва сдерживала слезы.

Во время чая, когда все гости ушли, мы чувствовали себя подавленными и павшими духом. Я не могла не удивляться хладнокровию и самообладанию Великого Князя, который после всех волнений, что сейчас испытал, все еще так хорошо держал себя в руках. Он еще пытался утешать нас — тех, кто смотел на него глазами, полными слез, пытаясь убедить нас, что отречение успокоит горячие головы толпы и что оно поставит революционных рабочих и солдат в разумные рамки и восстановит рухнувшую дисциплину в армии.

К сожалению, Великий Князь сильно ошибался, в Петрограде больше не было дисциплины в армии. Понятия о долге, о прияге на верность и военной чести были настолько поколеблены, что даже гарнизон Царского Села (который был ближайшим к трону и чьим священным долгом было охранять и защищать Государя, того Государя, который беспрерывно оказывал ему гору милостей), присоединился к толпе революционеров с самого начала восстания, поправ тем самым присягу верности.

Однако, надо добавить, что большинство истинных офицеров, не из тех, что недавно были призваны в армию и не из тех, что были из военных школ, оставались верными присяге и делали все возможное, убеждая своих людей быть верными. Такие офицеры были арестованы в своих штабах солдатами, подстрекаемыми революционными агитаторами, и вскоре ими оказались наполнены все тюрьмы. Те, кто оказывал малейшее сопротивление, были безжалостно убиты.

Разъяренная и вооруженная до зубов орда матросов и солдат бродила по улицам, врывалась в дома, взламывая двери в поисках «золотых эполетов» и «царских лакеев» (так они теперь называли офицеров, оставшихся верными своему долгу и присяге).

Среди тех, кто остался верен присяге, были офицеры и сорок кадетов Владимирского Военного Училища, которые с риском для жизни добровольно охраняли августейшую особу брата Императора. Они действительно рисковали жизнью, и мысль об этом сильно беспокоила Великого Князя; он отдал приказ, чтобы эти кадеты Венной Школы без служебной необходимости не покидали своих комнат и не показывались на улице.

Мы все еще оставались в гостиной, когда было объявлено о приходе Великой Княжны Ксении, сестры Великого Князя, которую сопровождал Великий Князь Николай Михайлович. Она узнала, где живет ее брат и пришла увидеться с ним. Встреча была очень трогательной. Великая Княжна обняла своего брата со следами на глазах, будучи не в силах сдерживать свои чувства. Великий Князь Михаил рассказал ей обо всем, что произошло, и о том, сколько он вынес за этот день. После разговора с братом Великая Княжна пожелала нам всего доброго и вернулась к себе во дворец в сопровождении Великого Князя Николая Михайловича.

На следующий день 4/17 марта, рано утром, Джонсон уведомил Великого Князя, что звонил Керенский, чтобы сказать Его Императорскому Высочеству, что тот может свободно вернуться в свой дом в Гатчине, и что Керенским для этой цели были отданы все необходимые приказы, включая предоставление эскорта. Эти новости подвигли Великого Князя принять решение провести этот день с нами, а на следующее утро отправиться в Гатчину. Он сразу же написал письмо своей супруге, чтобы предупредить о своем раннем приезде, и это письмо было отправлено с курьером.

5/18 марта было Воскресенье с прекрасной солнечной погодой. Великий Князь сделался намного спокойнее; он сердечно поблагодарил меня и сказал, что никогда не забудет того, что я сделала для него в страшные дни его жизни, когда я без колебаний предоставила ему такой сердечный прием, несмотря на опасность для меня и моей дочери. В завершение он заверил меня, что останется моим самым большим другом. Мы все проводили нашего дорогого Великого Князя до лестницы, где он остановился, пораженный и приятно удивленный неожиданной картиной: по обеим сторонам ступеней ему отдавали честь сорок молодых людей, охранявших его.

Когда появился Великий Князь, был отдан приказ поднять оружие, и офицеры и солдаты выстроились и отдали ему военный салют. Когда Великий Князь, шел мимо них, они стояли как вкопанные, устремив взгляд на него. Он ответил на салют и посмотрел на них с большой любовью. На их молодых лицах было выражение непоколебимости и жертвенности, а в их глазах светилось такая искренняя преданность вместе с откровенной верностью, что Великий Князь остановился на какое-то время, глядя на них, под влиянием большого чувства. Однако он быстро овладел своими эмоциями и очень сердечно поблагодарил офицеров и кадетов за преданность.

«Да здравствует Ваше Высочество», «Да здравствует Россия», — крикнули они, гдядя с восторгом, как Великий Княдь идет к входной двери. О продолжал с любовью смотреть на них, пока садился в свой автомобиль. Эти последние военные почести, которые воздали представителю Династии Романовых, произвели на меня незабываемое впечатление.

Великий Князь вернулся домой 5/18 марта и почти безвыездно оставался в Гатчине до ноября, появившись в Петрограде всего несколько раз.

Во время пребывания Великого Князя в моем доме на Миллионной улице между ним, его супругой и мою завязалась близкая дружба. В последующее время я по некольку дней не раз навещала их в Гатчине.

В целом, Великий Князь не имел пристрастия к шуму Петроградской жизни: он бесконечно предпочитал Гатчину, с которой его связывали нежные воспоминания детства, беззаботной юности и самых счастливых дней. В этом отношении он полностью разделял взгляды своего отца Императора Александра III, который особенно любил свое милое гатчинское убежище, где он мог пребывать в лоне семьи, в скромности и простоте.

Величавая и необычная архитектура гатчинского дворца, который был также любимой резиденцией Павла I, была наполнена воспоминаниями о мальтийских рыцарях; императорские охотничьи походы, Приоратский дворец, прекрасный парк,.. — все это придавало Гатчине особый колорит и очарование с изобилием исторических воспоминаний, которые переносили посетителей прямо в восемнадцатый век.

По утрам у нас были длинные прогулки в парке, во время которых мы вели подробные разговоры с Великим Князем; в ходе этих долгих личных бесед я была способна оценить его благородную натуру, лишенную какого-либо эгоизма, его честное сердце и основательные благородные убеждения.

В Гатчине я встретила Пасху, которую в 1917 году праздновали 2/15 апреля.

Что может быть более волнующим, чем наша пасхальная литургия! В России ее праздновали так со времен Московских Царей. Она сопровождалась такой пышностью и величием, что производила глубокое впечатление даже на иностранцев.

Православная Церковь называет Священный Праздник Пасхи «Праздником ПРАЗДНИКОВ и Торжеством из Торжеств», и поистине, у каждого русского, святая Пасхальная литургия вызывет самые дорогие и неизгладимые воспоминания. Величие службы Пасхальной вечерни Великой Субботы; сияние белых священнических облачений; волнующее пение Пасхального Канона; все это возвышает души верующих от земли к небесам, наполняя сердца возвышенной радостью и божественным чувством. «Людие, веселитеся», — святая песнь Канона рвется вперед и бесконечное счастье светится на лицах верующих, все существование которых проникнуто убежденностью, что «Христос воистинну воскрес», победив своей смертью силы ада и приведя нас от смерти к жизни.

«И друг друга обымем; рцем: братие! и ненавидящим нас, простим вся воскресением», — затем все люди, исполнившись радости, целуются друг с другом и встречаются с божественными словами: «Христос воскресе!».

Невольно в памяти возникает другая картина: канун Пасхи в Москве. Мы стоим около полуночи, над всеми царствует величественная тишина, древняя столица Царей погружена во тьму и как будто возникает строгое светлое ожидание большого счастья часа Воскресения, которое приносит людям всего мира истинную радость. Все взоры обращены к Кремлю, все ждут первого удара большого колокола, который висит на колокольне Ивана Великого; наконец, он звонит, и его эхо победно отзывается по всей Москве. Этому колоколу следуют все колокола кремлевских соборов, а затем им отвечают колокола тысячи шестисот московских церквей.

Весь воздух наполняется звуком, источающим радость и восторг, которые захватывают весь город. Кремль, погруженный во тьму, в один миг начинает сиять, как будто по волшебству, тысяча огней освещает процессии, идущие вокруг церквей с пением священных гимнов. В эту безмятежную таинственную ночь звучат песни радости и надежды.

Когда я пишу эти строки, я вспоминаю невообразимую печаль Пасхальных служб 1917 года, на которых я писутствовала вместе с Великим Князем при совершенно других обстоятельствах. В скромной маленькой церкви Гатчинской высшей школы, полностью освещенной и переполненной людьми, я с великим благоговением и тревогой слушала радостные песнопения службы; их гармонии не удалось сгладить те глубокие чувства, которые я испытывала о том, кто еще недавно находился на ступенях трона, окруженный пышностью и великолепием, а сейчас опустился на колени в пылкой молитве в этой маленькой церкви, затерявшись среди ее прихожан.

Когда служба была окончена, мы направились вместе на очаровательную виллу Великого Князя, где  у нас еще раз было видение прежних старых времен. Мы сразу пошли в столовую. Эта комната выглядела ослепительно белой: стол совершенно исчез под букетами белых полевых лилий. Серебро и хрусталь давали тысячи отблесков на все это белое великолепие. По обычаю, в России на Пасху подают самые утонченные и изысканные кушанья. Светлые изящные платья женщин вместе с нарядными костюмами мужчин, создавали радующую глаз сцену и придавали этому маленькому собранию радостный и праздничный вид.

Прежде, чем мы сели за стол, Великий Князь, с обаятельной вежливостью поздравил нас с Пасхой, вручив каждому прекрасные китайские фарфоровые яйца, сделанные на знаменитом Императорском фарфоровом заводе, который существовал со времен Императрицы Екатерины Великой и произвел столько шедевров керамического искусства.

Проведя всю пасхальную неделю в Гатчине, я вернулась в Петроград, который покинула 1 мая и отправилась на юг по настоянию моего доктора, прописавшего лечение грязевыми ваннами на Лимане под Одессой, поскольку я страдала ревматизмом. Я отправилась одна, потому что мой муж был на фронте, а моя дочь — на каникулах вместе с моей сестрой княгиней Екатериной Путятиной в ее красивом поместье Высокое.

Когда я прибыла в Одессу, я отправилась к моей старшей сестре, госпоже Инне Пеликан, у которой я поселилась. Господин Пеликан долгое время был градоначальником в Одессе. Дом моей сестры был наполнен горем и унынием, покольку господин Пеликан, как пламенный монархист, был только что арестован и заключен в тюрьму.

В Одессе я оставалась на протяжении шести месяцев и все это время переписывалась с моей сестрой Екатериной, с Натальей Сергеевной (супругой Великого Князя) и с другими друзьями, которые сообщали мне обо всех происшествиях в Петрограде и в Гатчине.

События в Петрограде развивались еще быстрее: неожиданно пали два правительства Князя Львова. Партия большевиков становилась все более многочисленной, и в июле они попытались захватить власть. Кровь текла по улицам Петрограда 16, 17 и 18го июля, сотни людей лишились жизни и среди них пятьсот казаков. Временное Правительство опять победило и Троцкий, Каменев, Стеклов, Чернов и другие большевицкие вожаки были арестованы. Ленин избежал ареста, скрывшись.

В середине ноября, после большевицкого переворота, я получила из Петрограда письмо от моей сестры Екатерины, которая вместе с мужем и моей дочерью вернулась в квартиру на Миллионной улице. Большой неожиданностью для меня стало известие, что Великий Князь со своей семьей снова был нашим гостем. Вскоре после большевицкой революции один из партийных вожаков, некий Рошаль, появился в Гатчине и заявил Великому Князю, что по приказу Совета, он должен переехать в Петроград, где его свобода будет ограничена и что он будет жить под постоянным надзором властей; он добавил, что Великого Князя поместят под домашний арест, и он может выбрать подходящий для него дом. Его Императорское Высочество сразу же ответил, что он хотел бы жить в доме Путятиных на Миллионной улице, где он находился несколько месяцев назад. Так Великий Князь со своей супругой поселились в нашем доме на Миллионной, а дети и их гувернантка жили вместе с господином Матвеевым, юридическим консультантом Великого Князя.

Когда я получила письмо сестры, я решила возвращаться в Петроград, тем более, что мой курс лечения в одесском заливе был окончен; но к сожалению, в то время путешествие из Одессы в Петроград было слишком трудным, и дамы не рисковали предпринимать в одиночку путешествие на поезде, где могло произойти множество невероятных вещей. Все поезда были переполнены солдатами, бежавшими с фронта, поэтому я послала моему мужу телеграмму, чтобы он меня встретил.

Возвращение в Петроград было настоящим кошмаром. Поезд был набит пьяными солдатами и из-за царившего в то время хаоса нам потребовалось невероятное время в 6 дней, чтобы достичь места назначения. Когда наконец поезд прибыл в Петроград, нашим глазам открылась картина беспорядка и разрушения. Проезжая перед Зимним Дворцом в сторону Миллионной улицы, я почувствовала сильный запах вина и спирта: ими были облиты Дворцовая площадь и все примыкающие улицы. После захвата Зимнего Дворца солдаты устремились в погреба, где хранилось вино; эти погреба представляли собой целый подземный город, где хранились миллионы килограмм продуктов, в том числе вино всех сортов в бутылках и в бочках. Овладев Зимним Дворцом, они направились сода, и началась ужасная оргия. Мертвецки пьяные солдаты били бутылки, взламывали бочки и буквально плавали в озерах вина. Здесь разыгались сцены невыразимой дикости, законившиеся беспорядками, драками и ружейной перестрелкой между обезумевшими матросами и солдатами.

Когда я добралась домой 24 ноября, то узнала от своей сетры и ее мужа, что Великий Князь покинул наш дом два дня назад, прожив у нас три недели. Большевицкие власти дали ему разрешение вернуться в Гатчину, где он оставался со своей семьей до февраля 1918 года. Сугубо конфиденциально он приходил к нам на обед или на чай.

После возвращения я также ездила в Гатчину, где собирался наш маленький кружок близких и посвященных друзей, чтобы составить компанию Великому Князю и его супруге в это тяжелое и опасное время; на этих встречах мы единодушно просили Великого Князя уехать заграницу, чтобы избежать повторного ареста, который угрожал ему и его семье.

Несмотря на все печали и скорби нашего существования время неумолимо шло и никто не мог его остановить: так прошли Рождество и 1918й Новый Год. Мрачным туманным днем в конце февраля я была особенно взволнована и раздражена: я была исполнена тревоги и беспокойства и, чтобы изменить настроение, я решила прогуляться по набережной Невы. Когда я уже собиралась выйти из дома, то услышала телефонный звонок. Я подошла к телефону и девушка-оператор сказала мне, что соединяет меня с Гатчиной, откуда мне звонят: через несколько минут я услышала взволнованный и расстроенный голос Джонсона, который сказал мне, что Великий Князь был только что арестован по приказу Гатчинского совета. Он добавил, что собирается непременно сопровождать Великого Князя, и что их забирают из Гатчины в Смольный.

На следующий день Великого Князя и Джонсона привезли в Петроград и заключили в Смольный институт, который теперь использовался как тюрьма. Сначала нам не позволяли видеть царственного заключенного, и мы многое вытерпели, прежде чем получили разрешение. Наконец, после моих усилий и большой борьбы, нам удалось добиться столь желанного свидания. Оно было предоставлено по приказу всесильного в то время комиссара Урицкого.

Когда мы вошли в комнату к Великому Князю и Джонсону, то обнаружили их стоящими у окна и беседующими. Когда Великий Князь увидел свою супругу Наталью, он подошел к ней и выглядел безусловно счастливым; в молчании он сжал ее руку и поднес к губам. Эта сцена очень взволновала меня, и когда они подошли ко мне, я не могла выговорить ни слова. Я смотрела на стоящих передо мной и говорила себе: «Милостивый Боже, не марионетка ли я в мире грёз? Неужели этот ужасный кошмар не исчезнет? Этот человек, который еще недавно мог стать правителем одной из крупнейших стран мира, был унижен настолько, что оказался в компании бедных солдат. Он был лишен свободы и предан на милость группы отвратительных людей, котороые узурпировали власть посредством гнусных преступлений, и от них зависело все его будущее и даже сама его жизнь».

Поскольку Великий Князь страдал от язвы желудка, его супруга уговаривала Урицкого поместить его в госпиталь. Он ответил, что не может дать такого разрешения тотчас же, но подумает на эту тему.

На следующее утро, после посещения Великого Князя, я попыталась вновь встретиться с Урицким, чтобы снова умолять его перевести Великого Князя в госпиталь. Поэтому я попросила Наталью Сергеевну подождать меня у лестницы этого здания. Войдя в кабинет Урицкого, я обнаружила его пишущим за столом; услышав звук открывающейся двери, он поднял взгляд и, узнав меня, сказал, что я пришла в очень удачное время. Он поднялся из-за стола и сказал, что сам хотел иформировать меня о переводе моих друзей в Пермь, где у них будут лучшие условия, поскольку они не будут осуждены на содержение под замком, а будут на свободе, и что во всяком случае, это политика, применяемая в отношении всей семьи Романовых. С этими словами он саркастически улыбнулся и показал мне рукой на дверь.

Это заявление было настолько неожиданным и произвело на меня такое впечатление, что я сама не помню как спустилась по лестнице. Очнулась я рядом с Натальей Сергеевной, которой я силилась передать эти ужасные новости. Для нее это было неожиданным и жестоким ударом, однако она приняла его с большой стойкостью и покорностью. Мы с печалью расстались в этот вечер, пообещав друг другу вернуться в Смольный на следующее утро.

Когда мы туда пришли на другой день, нам заявили, что свидание с «гражданином Михаилом Романовым» невозможно, поскольку посещение заключенного запрещено. В отчаянии от столь ужасного отказа, нас посетила мысль сделать попытку обратиться непосредственно к Ленину. Он сообщил нам, что ходатайство о переводе Великого Князя будет обсуждаться на заседании этим вечером. Совершенно измученные мы вернулись домой. Наталья Сергеевна была настолько взволнована, что вне себя хотела в этот же день вернуться в Смольный, и нам стоило большого труда уговорить ее доверить моему мужу справиться о состоянии Великого Князя. Мой муж, князь Павел Павлович, с готовностью взялся за это дело и, облачившись в солдатскую шинель, отбыл в Смольный, с твердым намерением получить определенный ответ. В большом волнении мы ждали его всю ночь, но он не возвращался. Наконец, около 6 часов утра мой муж вернулся усталый, замерзший, изможденный и в большом унынии.

Он рассказал нам, что лично встретился с Урицким, который известил его, что «Михаила Романова» нельзя увидеть, поскольку его должны отправить в Пермь (в Сибирь), и что он, «гражданин Путятин», будет под арестом и не сможет покинуть Смольный до отъезда «Михаила Романова». Я также узнала, что Великого Князя и Джонсона увезли в Пермь в час ночи. Князь Путятин видел, как их вели под конвоем: когда они проходили рядом, Великий Князь, увидев его, грустно улыбнулся на прощанье, а Джонсон сделал дружеский поклон.

После этого рассказа мы все погрузились в оцепенение, а Наталья Сергеевна, несмотря на большое самообладание, не могла сдержать слез и предалась своему горю. Так все наши усилия оказались тщетными и привели к провалу. Наш дорогой Великий Князь был отправлен в дальний путь, из которого он не возвратился.

 

[1]    Глава из книги: Poutiatine Nathalie. Princess Olga My Mother. Valetta, 1982. P. 119-152.

[2]    В оригинальном тексте — «Provisional Government» — «Предварительного Правительства».

[3]    Первый приказ Временного Правительства, напечатанный в количестве девяти миллионов экземпляров, с указанием солдатам и матросам не подчиняться приказам офицеров, а выполнять указания советов солдатских и рабочих депутатов.

[4]    Вероятно, граф Ипполит Ипполитович Капнист (1872-1936) и его супруга Мария (урожденная Тработти).

[5]    Морганатическая супруга Великого Князя — Наталья Сергеевна (1880-1952, урожденная Шереметьевская, в первом браке Мамонтова, во втором — Вульферт).

[6]    Николай Николаевич Джонсон/Жонсон (1878-1918) — друг и личный секретарь (с 1912 г.) великого князя Михаила Александровича. Добровольно последовал за ним в тюрьму, а затем в ссылку в Пермь, где был вместе с ним убит большевиками. Прославлен как мученик вместе с Михаилом Александровичем и Царственными мучениками Русской православной церковью за границей в 1981 году.

[7]          Эти события также описаны в записках С.П. Мельгунова, «Около 8 час. вечера позвонил ко мне Н.Н. Джонсон и сообщил, что М.А. находится в Мариинском дворце на совещании с видными членами Государственной Думы и другими, по вызову М. В. Родзянко. Н.Н. Джонсон говорил из вестибюля Мариинскаго дворца.

В двенадцатом часу ночи позвонил ко мне, но приказанию Н.Н. Джонсона, шофер Козловский и сообщил мне, что вел. князь М.А. находится у военного министра, в его доме на Мойке, при чем сообщил мне об этом иносказательно, видимо, опасаясь при разговоре по телефону открыть местопребывание Вел. Князя; вместе с тем Козловский добавил, что автомобиль Вел. Князя спрятан во дворе дома. В четвертом часу ночи на 28-ое февраля ко мне позвонил Н.Н. Джонсон и сообщил, что Вел. Князь находится с ним в Зимнем дворце, и что пришлось остаться в Петрограде, вследствие невозможности проехать из дома военнаго министра на Варшавский вокзал, из-за большого количества народа на улице. В восьмом часу утра того же дня (вторник, 28-го февраля) Н.Н. Джонсон сообщил мне по телефону, что М.А. находится в квартире кн. О.П. Путятиной, на Миллионной улице, 12, так как оставаться в Зимнем дворце оказалось невозможным: караул снялся, и двери творца открыты; сообщая об этом, Н. Н. Джонсон пояснил, что квартира кн. О.П. Путятиной выбрана, как ближайшая к Зимнему дворцу, и что и сюда пришлось проходить не через улицу, а по двору Эрмитажа и дворца вел. кн. Николая Михайловича». (Мельгунов С.П. Мартовские дни 1917 года. М.: Вече, 2017. С. 280-305). Цит. по электронному ресурсу: https://history.wikireading.ru/172112 дата обращения 02.08.2018.

 

[8]    Генерал-лейтенант Густав Эрнестович Штакельберг (1853-1917) жил на Миллионной ул. в доме №16.

[9]    Вероятно, речь о швейцаре дома, отказавшемся впустить погромщиков. Это был Иван Андрианович Полуэктов, 50 лет, мещанин г. Покрова Владимирской губ. (Николаев А. Отрезанные головы февральской революции). Цит. по электронному ресурсу: https://rusk.ru/st.php?idar=105029. Дата обращения: 02.08.2018.

[10]  На самом деле в это время он страдал от обострения язвы желудка.

Пояснительные тексты И.Е. Путятина:

Ольга Павловна Путятина (урожденная Зеленая, 26 ноября 1877, Одесса — 15 апреля 1967, Мальта).

Родилась в Одессе. Ее отец Павел Алексеевич Зеленой занимал видный пост генерал-адмирала русского флота, а мать Наталья Михайловна (урожденная Толь Верховская[1]) была известной красавицей своего времени и славилась добротой и прекрасным характером. Отдыхая в поместье князей Путятиных Высокое в Новгородской губернии близ Бологого, Ольга Павловна и ее сестра Екатерина познакомились с сыновьями хозяина — известного археолога Павла Арсеньевича Путятина — Павлом и Михаилом. Старший Михаил сделал предложение старшей сестре Екатерине Зеленой, а Павел отдал свое сердце Ольге.

У Ольги был выдающийся музыкальный талант. В Петербурге перед замужеством она брала уроки пения у лучшего учителя-итальянца. Ей часто говорили, что если бы она не имела аристократического происхождения, то могла бы стать великолепной оперной певицей, равной знаменитостям своего времени. Она очень любила арии Чайковского и романтические песни Шуберта[2].

Поскольку, после женитьбы Михаила Паловича Путятина на Екатерине Павловне Зеленой, требовалось особое разрешение императора на брак между младшим братом и сестрой Екатерины, оно было получено, но с условием устроить свадьбу младшей пары без широкой огласки. Поэтому все отправились «подальше от дома» в Москву, и здесь в одной из кремлевских церквей состоялось чудесное венчание, которое совершил святой старец Иоанн Кронштадтский, специально приехавший, чтобы выдать замуж Ольгу Павловну, которую исцелил в детстве. В церемонии участвовали представители императорской семьи. Наталья Павловна упоминает великих князей Кирилла и Бориса. Шаферами во время венчания были Михаил Павлович Путятин и барон Карл Маннергейм, с которым близко дружил Павел Павлович.

Павел Павлович и Ольга Павловна вскоре переселились в свою собственную квартиру на Миллионную улицу в Петербурге, которая находилась поблизости от Зимнего Дворца. И Ольга Павловна активно включилась в жизнь императорского двора, в частности, она участвовала в благотворительных мероприятиях императрицы Мариии Федоровны.

29 декабря 1903/12 января, 1904 у младшей семьи Путятиных родилась дочь, которую в честь бабушки назвали Натальей. Ее восприемниками стали генерал-адьютант Струков и тетушка — княгиня Екатерина Путятина. У старшей семьи Путятиных не было детей, поэтому девочка стала центром всеобщего внимания и заботы и, как она сама вспоминает, получила «две пары заботливых родителей»[3].

Едва ли не каждый день Ольга Павловна упражнялась в пении, сама себе аккомпанируя на рояле. Это были по-прежнему песни Шуберта и многочисленные произведения Чайковского, музыку которого она очень любила. Часто маленькая Наталья пробиралась в комнату матери и из-под стола завороженно слушала музыку. Вскоре она начала сама подбирать мелодии на рояле, и в семь лет к ней пригласили учителя музыки.

Каждый год начало лета — май и июнь — родители Натальи проводили в заграничных путешествиях, в основном, по Германии и Франции, а саму ее отправляли на все лето в загородное поместье Высокое под присмотр дяди и тети Путятиных. Павел Павлович и Ольга Павловна всегда возвращались ко дню святой равноапостольной княгини Ольги — небесной покровительницы Ольги Павловны, и этот день торжественно праздновали в семье.

В доме Путятиных в Высоком тоже постоянно звучала музыка. Князь Михаил Павлович обладал прекрасным баритоном и на все лето выписывал в усадьбу итальянского учителя музыки маэтро Репетта со всей его семьей. По всему дому и парку разносились в исполнении князя арии из знаменитых опер «Фауст», «Эрнани», «Богема» и других. Юная Наталья тоже продолжала свои фортепианные занятия за большим прекрасным роялем Бехштайн в гостиной. Почти всегда дом был полон родственников и гостей. Иногда в Высоком сразу обитало до тридцати человек из семьи Путятиных, их родственников и друзей.

Каждый раз в день именин Ольги Павловны, когда она приезжала с супругом в Высокое, в усадебной церкви, непосредственно примыкавшей к дому, устраивалась торжественная служба, в которой участвовали все обитатели усадьбы и крестьяне из окрестных селений.

Ольга Павловна всегда оказывалась душой общества. В дом к Путятиным собирались друзья и соседи: баронесса Розен с юным племянникм Владимиром, родственные семьи Михайловых и Лыгиных с детьми, сводная сестра Путятиных Софья вместе со своим супругом генералом Потоцким и двумя дочерьми, которые жили на другой стороне озера в усадьбе Бологое у князя Павла Арсеньевича Путятина; приезжал герцог Павел Мекленбургский, который в России навещал свою сестру Марию Павловну — супругу великого князя Владимира Александровича.

Павел Павлович Путятин еще владел большой усадьбой и заводом в Мезеновке Харьковской губернии, но летом все предпочитали жить в Высоком, поскольку на юге было слишком жарко[4].

В Петербурге для музыкального образования дочери Ольга Павловна пригласила профессора консерватории Рихтера, ученика Глазунова. Кроме музыки и естественных наук Наталью обучали рисованию и живописи. Путятины дружили с семьей Толстых, глава которой был сослуживцем Павла Павловича. В бальном зале дома Толстых, вместе с их детьми Натальей и Сергеем, Наталья Путятина начала заниматься танцами. Это были воскресные уроки бальных танцев, которые вел бывший солист императорского балета Аистов. Видя талант маленькой княжны, он обратился с письмом к ее матери с просьбой позволить ей заниматься в Императорской балетной школе. Родители выступили против артистической карьеры дочери, но пригласили для домашних занятий знаменитую балерину — солистку Мариинского театра Тамару Карсавину, которая вскоре передала преподавание Фелии Дубровской, прославившейся впоследствии в постановках С. Дягилева.

Дом Павла Павловича и Ольги Павловны Путятиных посещали родственники — князь Михаил Сергеевич Путятин с сыновьями Сергеем и Александром. И эти две ветви семьи, разошедшиеся в древности, даже думали породниться через женитьбу Александра Михайловича на Наталье Павловне. Но из-за крушения нашей страны этим планам не суждено было сбыться[5]. Часто квартиру Путятиных на Миллионной улице посещал великий князь Михаил Александрович со своей морганатической супругой графиней Брасовой. Последнее Рождество перед революцией семья Путятиных по приглашению великого князя провела в его великолепном имении Брасово[6].

В начале марта 1917 года Ольга Павловна оказалась непосредственной свидетельницей важных для нашей страны исторических событий. В квартире князей Путятиных на Миллионной улице несколько дней скрывался от революционных беспорядков великий князь Михаил Александрович и здесь он подписал документ о возможности принятия престола после известия об «отречении» императора. Сюда приезжали представители временного правительства и приходили родственники великого князя. Ольга Павловна, в отсутствие мужа исполнявшая обязанности хозяйки дома, принимала всех и заботилась, чтобы у великого князя, который в это время страдал обострением язвы желудка, было все необходимое. Княгиня Путятина внимательно следила за всеми происходившими событиями и подробно, едва ли не по часам, зафиксировала их в своих записках, которые мы здесь впервые публикуем на русском языке.

Впоследствии она поддерживала дружеские отношения с великим князем и его супругой графиней Брасовой: несколько раз посещала их в Гатчине перед арестом Михаила Александровича. А затем вместе с мужем приложила максимум усилий, чтобы добиться освобождения великого князя и его секретаря Николая Николаевича Джонсона. Однако у новых большевицких властей был другой, чудовищный план относительно семьи Романовых, и он осуществлялся.

Весной 1918 года князю Павлу Павловичу Путятину удалось навестить великого князя Михаила Александровича в ссылке в Перми. В результате Павел павлович оказался в списке лиц, подлежащих немедленному аресту. После возвращениея в Петроград он был вынужден скрываться и постоянно менять место ночлега. И вскоре супруги Путятины решились бежать в «белую зону» — в ту часть страны, которая контролировалась верными императору войсками. Павел Павлович один бежал инкогнито, а его семья осталась на лето 1918 года в Петрограде, поскольку Высокое было реквизировано большевиками и дом разграблен комиссарами. Долго от князя не было вестей, но наконец пришла записка, из которой Ольга Павловна узнала, что он жив и здоров и находится в Киеве, который тогда контролировала Белая армия.

Вскоре Ольга Павловна с дочерью, ее гувернанткой и домоработницей решились сами ехать в Киев на поезде, но на станции Дно красные солдаты, проверив документы, высадили их из поезда и заставили возвращаться назад в Петроград в товарном вагоне вместе с другими пассажирами, которым был запрещен выезд из «красной зоны». По возвращении в Петроград Ольгу Павловну сразу арестовали и три дня она пробыла в заключении, но, к счастью, ей удалось убедить большевиков, что она направлялась на юг для лечения по настоянию врача, и ее отпустили. Во что бы то ни стало Ольга Павловна решила покинуть Петроград. Она заботилась не о себе, а о сохранении жизни дочери, поскольку в городе каждый день пропадали люди и все находились в большой опасности. В городе был голод, а дома и квартиры все время подвергались опасности разграбления. «Было очевидно, что новый режим стремился уничтожить целые сословия населения. И методы уничтожения применялись не только к аристократии, но ко всем интеллектуалам, включая юристов и бизнесменов. Это была одна из величайших трагедий, которые знала наша страна. Это касалось и религиозных деятелей: монастыри и храмы закрывались, а священники и монахи подвергались гонениям»[7].

Спасению Ольги Павловны с дочерью помог удивительный случай. В одном с ними доме жил известный в то время актер императорских театров Дарский. Он знал, что княгиня находится в отчаянном положении и решился ей помочь в память покровительства, которое ему оказал отец Ольги Павловны адмирал Зеленой в начале карьеры, когда он был еще совсем молодым человеком. Дарский устроил мундиры князя и придворные платья Ольги Павловны в костюмерную своего театра, чтобы их не обнаружили во время обыска. Он же взялся раздобыть пропуск на выезд, поскольку совецкое правительство было очень лояльно к актерам и их поощряло.

Разрешение на выезд было вскоре дано, но с условием, что семья Путятиных не будет заграницей заниматься антисовецкой деятельностью, о чем Дарскому пришлось подписать обязательство, по которому он становился заложником[8].

В путь отправились Ольга Павловна с дочерью и гувернантка, а швейцарская домоработница оставалась в Петрограде, по болезни. Поскольку она была инстранной подданой, то могла выехать позже, и ей даже удалось устроить передачу заграницу некоторых ценностей через швейцарские каналы связи. Все частные счета в банках были реквизированы большевиками, а сейфы с драгоценностями вскрыты и ограблены. К счастью, Ольга Павловна хранила некоторые драгоценности и деньги дома, поэтому удалось нанять сопровождающего для путешествия маленькой женской команды. По пути они случайно встретили молодого барона Штакельберга, который составил им компанию до границы «красной зоны» и далее до Киева. Путешествие было сложным и опасным. К счастью, им удалось пройти контроль документов на границе, но потом пришлось бежать на первом попавшемся, переполненном беженцами, поезде от наступавших красных войск. Затем с пересадкой добираться до Киева на барже. В дороге Ольга Павловна заболела гриппом. Благодаря крепкому организму и оптимизму ей удалось справиться с болезнью, и в Киеве они воссоединились с супругом Павлом Павловичем, его братом Михаилом и Екатериной Павловной. Далее их путь лежал в Одессу. Все оказались бездомными странниками.

В Одессе «младшие» Путятины поселились в доме сводной сестры Ольги Павловны — Инны Пеликан. Там возобновились занятия музыкой юной Натальи, к ней были приглашены учителя и по другим предметам. Необычно холодная для Одессы зима 1918/1919 года оживлялась теплыми встречами с друзьями и родственниками, на которых Наталья по просьбе матери играла на рояле. В ее репертуаре уже были ноктюрны и вальсы Шопена. Вскоре пришлось спешно покидать Одессу на корабле под огнем красных войск. Князь Павел Павлович вызвался работать в машинном отделении вместе с другими волонтерами, чтобы ускорить отплытие. Город горел. На следующий день корабль прибыл в румынский порт Констанц. России больше не было, и «впереди у всех был белый лист», — как вспоминает Наталья Павловна[9].

Констанц был сильно разрушен немецкими бомбардировками. Румынская королева Мария предложила семье Путятиных убежище в своем дворце, однако они решили отказаться, поскольку надеялись на более основательное решение о своем статусе за пределами России. Вскоре они на бразильском корабле отправились в Константинополь (именно так называет турецкую столицу Наталья Павловна). В начале апреля 1919 года они оказались в Стамбуле.

Для всех русских беженцев турецкие власти организовали временный лагерь в летних домиках на островах в Мраморном Море, куда через военных поставлялось питание, однако оставаться там долго было нельзя, и Путятины стали искать место для своего будущего. Стамбул, по мнению Ольги Павловны, оказался слишком грязным и неподходящим для образования юной Натальи. В это время сюда из Ялты прибыл английский военный корабль «Мальборо» с императрицей Марией Федоровной и ее свитой. Путятины встретились с ней и получили приглашение следовать на Мальту, принадлежавшую англичанам, куда направлялась и сама императрица.

После нескольких дней тяжелого путешествия через штормовое Эгейское море, корабль пристал к каменистому укрепленному берегу Мальты, где беженцев разместили в пустовавших военных бараках. Здесь Ольга Павловна заболела от перенесенных потрясений и несколько недель провела в больнице.

Русским пришлось обустравиваться буквально на пустом месте. Довольно быстро началось жаркое Мальтийское лето, а у наших путешественников была только зимняя одежда и обувь. Власти помогли, прислав портных и обувных мастеров, однако рубли императорской России ничего не стоили, а за драгоценности на острове давали очень низкую плату. Среди беженцев было много образованных людей — врачей, юристов, скульпторов и художников. Ольга Павловна продолжала упорно заботиться об образовании дочери, и к ней для художественных занятий был приглашен знаменитый архитектор Краснов, построивший императорский дворец в Ялте. «Моя обожаемая мама дала мне источник радости в жизни через понимание искусств и, среди тяжестей и стесненных условий, нашла путь дать мне как можно больше знаний. Она всегда умела дать мне источник счастья», — вспоминает Наталья Павловна об этих днях[10]. Кроме рисования и акварельной живописи, Наталью продолжали обучать английсскому языку, для чего был нанят преподаватель, также эмигрировавший из России. Генерал Военский де Брезе преподавал ей историю, с особым увлечениям рассказывая о наполеоновских кампаниях. Для музыкальных занятий Ольга Павловна даже раздобыла фортепиано.

Колония русских беженцев состояла почти из восьмисот человек. В ожидании решения своей участи они коротали время в занятиях теннисом и в плавании, в чем особенно преуспевал князь Феликс Юсупов.

Павел Павлович Путятин отправился в путешествие по Франции, Германии и Англии с целью выбрать место для постоянного проживания, поскольку у них не было намерения оставаться на острове. Наталья Павловна называет в своих воспоминаниях соседей из петрогадского общества, с которыми они теперь встречались в военной столовой на Мальте: Барятинские, Шуваловы, Клейнмихели, Боткины, Воейковы, Воеводские, Толстые, Кантакузины, Мясоедовы, Строгоновы, Симоновы, Вяземские и Новосильцевы. Все они потом разъехались по разным странам Европы и Америки.

Старшая семья князей Путятиных — Михаил Павлович и Екатерина Павловна решили остаться на Мальте и открыли маленькую студию звукозаписи, в чем им очень помог вокальный талант Михаила Павловича, которому его супруга аккомпанировала на рояле.

Мальтийские семьи оказывали помощь русским беженцам. Наталья Павловна называет среди них графа Каруана Гатто и профессора Вассалло, который, воодушевившись стойкостью Ольги Павловны в улучшении условий жизни беженцев, способствовал их переселению в путовавшее здание иезуитского колледжа Св. Игнатия, поскольку английские власти ограничили срок проживания в военных бараках. Ольга Павловна с энтузиазмом взялась за переселение беженцев, себе же выбрала самую маленькую комнату — бывшую кладовую с крошечным окном.

В это премя губернатор Мальты фельдмаршал лорд Пламер получил письмо от королевы Александры с просьбой позаботиться о семье Путятиных. Он вместе с супругой нанес визит Ольге Павловне в здание колледжа. На встречу были приглашены и другие русские беженцы. Ольга Павловна занялась изготовлением вышитых скатертей, что приносило ей небольшой доход. Жены морских офицеров стали обращаться к ней с заказами.

Для поддержки эмигрантов был создан Русско-английский комитет, который занялся организацией благотворительных вечеров и концертов. На них исполнялись совершенно новые для Мальты русские народные песни и танцы. Здесь юная княжна Наталья впервые выступила со сцены в русском танце, что предвосхитило ее будущую карьеру.

На Мальте Путятины провели два года. Павел Павлович, наконец, нашел возможность работы в Париже, и Ольга Павловна с дочерью стали собираться на континет, поскольку там было легче устроить образование Натальи. По пути в Париж Ольга Павловна с дочерью посетили Неаполь, осмотрели Помпеи и на какое-то время остановились в Риме, где Наталья прикоснулась к материальной истории Вечного Города, которую так внимательно изучала в России.

В Париже Путятины сначала поселились в небольшом отеле близ собора Нотр Дам. Для образования дочери первым делом Ольга Павловна раздобыла фортепиано и устроила Наталью заниматься к профессору парижской консерватории Риера, который сам учился у одного из учеников Шопена. Он был очень строг к отбору учеников, однако Ольга Павловна, которая видела для дочери карьеру пианистки, убедила его заниматься с Натальей, уже много умевшей к тому времени. Занятия за роялем продолжались каждый день по пять часов. Однако Наталья очень хотела танцевать, и Ольга Павловна нашла  для нее лучших балетных преподавателей. Сначала она занималась у партнера Анны Павловой Лаврентия Новикова, а после его отъезда в Америку у Матильды Кшесинской, Ольги Преображенской и, в течение семи лет, у Любови Егоровой. Ольга Павловна делала все, что могла для образования дочери. Она продавала свои любимые драгоценности, чтобы оплачивать занятия, поскольку жалования Павла Павловича хватало только на ежедневные нужды семьи. В балетном классе Егоровой Наталья Павловна познакомилась с ведущими балетными артистами Парижа. Сюда для творческого общения приходили Серж Лифарь, Соланж Шварц, Никитина, Иветт Шовир, Люсьенн Ламбаль.

Ольга Павловна часто устраивала домашние ужины, куда приглашала знакомых изгнаников, живших в Париже. Среди гостей дома Путятиных Наталья Павловна называет генерала Кауфмана, господина Куликовского, графиню Брасову и других друзей и знакомых.

В Париже кипела русская жизнь. Открывались русские дома моделей, русские рестораны, русские театры. Тщательно занимашаяся учебой, юная княжна Путятина не участвовала в развлечениях и публичных мероприятиях, только вместе с матерью помогала великой княжне Елене устраивать благотворительные вечера в помощь русским беженцам.

Однажды балетный класс госпожи Егоровой посетила знаменитая Анна Павлова для отбора учениц в свою труппу. Княжна Наталья Путятина получила исключительно одобрительный отзыв великой балерины, увидевшей в ней природный дар единения танца с музыкой, которому нельзя научить. Она высказала готовность принять к себе Наталью через год, после возвращения из турне по Австралии. Но этим планам не суждено было сбыться.

После одной из зимних тренировок в танцклассе княжна простудилась на уличе и тяжело всю зиму проболела пневмонией. Пришлось расстаться с идеей вступления в труппу Анны Павловой и Сергея Дягилева. Вместо этого она отправилась на отдых в Германию в Висбаден с английскими друзьями отца, и по возвращении в Париж не смогла вернуться к танцам. Чтобы восполнить вынужденную художественную пустоту Наталья занялась акварельной живописью, и ее работы стали продаваться в художественном магазине.

Расстроенную крушением балетной карьеры Наталью поддержали представители родственной семьи Путятиных, с которыми дружба завязалась еще в Петрограде. Это были сыновья князя Михаила Сергеевича — Сергей, женатый на великой княжне Марии Павловне и его младший брат Александр, к тому времени уже создавший семью с княжной Кудашевой. Вместе они посещали графиню Граббе, которая устроила под Парижем маленькую ферму в живописном месте.

В это время в Париже обосновался мальтийский знакомый Путятиных Эдгар Табоне. Он стал посещать их дом и подружился с Натальей. Вскоре он сделал ей предложение стать его женой. Павел Павлович и Ольга Павловна видели супругом Натальи русского патриота из их круга, однако предоставили дочери решить свою судьбу. И она последовала велению своего сердца, хотя и очень огорчалась необходимости разлуки с родителями, поскольку Эдгар Табоне должен был вернуться на Мальту. Они условились, что каждый год значительное время Наталья будет проводить со своими родителями. Венчание по православному обряду произошло в Риме в присутствии дяди и тети Путятиных — Михаила Павловича и Екатерины Павловны. А спустя два месяца они обвенчались на Мальте в католической церкви.

 

 

 

Павел Павлович Путятин (17/29 июня 1872, усадьба Высокое Тверской губ. – 18 сентября 1943, Париж) — сын Павла Арсеньевича. Высокая культура и духовные основы семьи были привиты детям князя Павла Арсеньевича. Вот фрагмент из письма Павла Павловича отцу: «Я спросил, успею ли я съездить и отслужить панихиду по дедушке в [Казанский] Монастырь, и мне сказали, что успею. […] Удалось отслужить панихиду по деду, так я был очень рад, так намолился сердечно»[11].

«Воспитанник Пажеского корпуса, выпущен в Кавалергардский Её Величества полк. Полковник кавалергардского полка, начальник хозяйственной части стрелкового батальона 1 гвардейской кавалергардской дивизии»[12].

Он был прекрасным наездником и обладал художественным даром: писал хорошие портреты.[13]

Павел Павлович был шталмейстером двора Его Императорского Величества, а его супруга Ольга (урожденная Зеленая) была дочерью адмирал-генерала Павла Алексеевича Зеленого, командира кораблей черноморского флота, а затем губернатора Таганрога и Одессы, а также члена Опекунского совета институтов Ее Высочайшего Величества императрицы Марии Федоровны[14].

Сохранились слова княгини Ольги Павловны Путятиной о событиях 3(16) марта 1917, свидетельницей которых она стала в собственном доме: «Тот день навсегда отпечатался в моей памяти глубокой скорбью. Это день самых грустных воспоминаний, когда все, что было дорого, разбилось, не оставив даже веры в лучшее», — о чем будет сказано ниже.

 

Наталья Павловна Путятина (в замужестве Табоне) (29 декабря 1903/12 января, 1904, Санкт-Петербург — 21 января 1984 года, Мальта). В детстве она попала в Мариинский театр на рождественское балетное представление. С тех пор княжна Наталья Путятина увлеклась танцами[15]. Несмотря на протесты родителей, которые были резко против театральной карьеры своей дочери, Наталья страстно мечтала танцевать в балете. Учиться балету начала еще в юности в Петербурге под руководством Тамары Карсавиной. Сохранился отзыв о Наталье Путятиной знаменитой Анны Павловой: «Молодая княжна обладала необыкновенной чувствительностью к музыкальной выразительности в движениях — природный дар, которому нельзя научить»[16].

В архиве Бологовского краеведческого музея хранится машинопись, присланная министром культуры Мальты на запрос о княжне Путятиной. Здесь есть характерный фрагмент воспоминаний одной из ее учениц, записавшей впечатления княжны от семейной обстановки: «Княжну окружала красота, ее дом, одежда, игрушки, музыка, живопись, литература и танцы делали ее счастливым ребенком, благодаря чему она имела прекрасный взгляд на жизнь и развивала наилучшим образом выражение этого счастья — танец»[17].

Жизнь этой семьи Путятиных резко изменилась в марте 1917 года. Павел Павлович был в войсках. Супруга князя и его дочь Наталья оставались в охваченным революционными волнениями Петрограде в своей квартире на Миллионной улице в доме №12 (вероятно, третий этаж с правой стороны).

Великий князь Михаил Александрович, близко друживший с семьей Путятиных, пытался организовать оборону Зимнего дворца силами верных императору военных. Из-за опасности разгрома дворца боевыми действиями было решено не принимать боя, а покинуть дворец. Великий князь укрылся в квартире своих друзей Путятиных и именно здесь в присутствии супруги Павла Павловича и его дочери Натальи, в ее детской комнате за школьной партой, состоялось важное историческое событие — подписание великим князем документа о принятии престола в случае одобрения собранием представителей всех слоев русского народа. Произошло это в результате ложного известия об отречении императора Николая II и о желании императора передать престол Михаилу Александровичу. Спасавшиеся от погромщиков обитатели квартиры Путятиных тогда этого не знали. В этих тяжелых условиях 3 (16) марта 1917 г. был составлен тот серьезный документ, который свидетельствовал о восможности принятия престола великим князем Михаилом Александровичем. Сегодня уже известно его подлинное содержание:

«Тяжкое бремя возложено на меня волею брата моего, передавшего мне Императорский Всероссийский Престол в годину беспримерной войны и волнений народных. Одушевленный единою со всем народом мыслию, что выше всего благо Родины нашей, принял я твёрдое решение в том случае восприять Верховную власть, если такова будет воля великого народа нашего, которому надлежит всенародным голосованием, чрез представителей своих в Учредительном собрании, установить образ правления и новые основные законы Государства Российского. Посему, призывая благословение Божие, прошу всех граждан Державы Российской подчиниться Временному правительству, по почину Государственной Думы возникшему и облеченному всею полнотою власти, впредь до того, как созванное в возможно кратчайший срок на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования Учредительное собрание своим решением об образе правления выразит волю народа.

3/III — 1917 г. Михаил.

Петроград». [18]

Путятиным удалось спастись от большевицких преследований. Они эмигрировали через Одессу сначала в Румынию, потом в Константинополь, а оттуда — на Мальту.

На Мальте княжна Наталья стала брать уроки живописи у архитектора и художника Николая Краснова. Там она познакомилась со своим будущим супругом — мальтйским рыцарем Эдгаром Табоне (братом президента Мальты). После этого княжна с матерью отправились в Париж, где уже жил князь Павел Павлович Путятин. Там она продолжала заниматься музыкой (на фортепиано) и балетом, и ее даже утвердили в труппу Анны Павловой на гастроли в Америку. Но княжна заболела бронхитом, и эта поездка не состоялась.

Эдгар Табоне предложил ей руку и сердце. Венчание произошло в Риме в ноябре 1927 года в русской православной церкви, а 7 января 1928 супруги вернулись на Мальту и здесь обвенчались по католическому обычаю.

На Мальте не было своего балета, но жители острова очень любили балетные спектакли, и сначала княжна начала давать частные уроки, а в 1939 году открыла академию русского балета. По ее проекту итальянским архитектором в Слиеме был построен особняк для балетной школы, в котором имелся зал, воспроизводивший сцену королевского театра в Валетте. Там же находилась квартира княжны Наталии. Особняк она назвала «Отрада».

Наталья Павловна за свою долгую творческую жизь воспитала несколько поколений талантливых артистов балета. До сих пор ее помнят: построенная ею балетная школа функционирует. Всю жизнь она трепетно хранила веру своих предков как духовную основу единения с подлинной Россией, с истинной высокой русской культурой.

Одни знакомые рассказали мне такую историю, случившуюся уже в наше время, но еще в те годы, когда не могло быть речи об открытом общении живших в Советском  Союзе с теми, кто был по ту сторону «железного занавеса». В семье ответственных работников, посланных из СССР на Мальту, дочь пожелала заниматься танцами. Девочку устроили в балетную школу. Оказалось, что руководительница школы — мадам Табоне — русская княжна. Они подружились. В процессе общения советские сотрудники почувствовали, что искренне желают принять православную веру. Конечно все было устроено в тайне. Но до сих пор эта семья почитает княжну Наталью Павловну Путятину своей спасительницей и духовной покровительницей.

[1]     Двойную фамилию с упоминанием фамилии ее матери Ольги Карловны Толь называет Наталья Павловна Путятина (Табоне) в своих мемуарах (с. 10).

[2]     Nathalie Poutiatine. Princess Olga. My Mother. Valetta, 1982. P. 71.

[3]     Nathalie Poutiatine. Princess Olga. My Mother. Valetta, 1982. P. 83.

[4]     Nathalie Poutiatine. Princess Olga. My Mother. Valetta, 1982. P. 104.

[5]     Александр Михайлович впоследствии женился на княжне Кудашевой, а Сергей Михайлович — на великой княжне Марии Павловне.

[6]     Nathalie Poutiatine. Princess Olga. My Mother. Valetta, 1982. P. 115.

[7]     Nathalie Poutiatine. Princess Olga. My Mother. Valetta, 1982. P. 161.

[8]     Ibid. P. 162.

[9]     Ibid. P. 174.

[10]   Ibid. P. 181.

[11]   Письмо от 25 сенября 1907 г. Хранится в рукописном архиве ИИМК в Санкт-Петербурге. Цит. по: Мельников В.Л. Указ. соч. С. 11.

[12]   Терентьев В.И. Князь Павел Павлович Путятин: https://www.geni.com/people/%D0%9A%D0%BD%D1%8F%D0%B7%D1%8C-%D0%9F%D0%B0%D0%B2%D0%B5%D0%BB-%D0%9F%D1%83%D1%82%D1%8F%D1%82%D0%B8%D0%BD/6000000017926398487. Дата обращения 27.06.2017.

[13]   Nathalie Poutiatine. Princess Olga. My Mother. Valetta, 1982. P. 54.

[14]   Ботиштяну С. Мифы и легенды Мальты: Russian Princess in Malta или Княжна Путятина. Электронный ресурс: https://www.iipmalta.net/single-post/2017/05/16/%D0%9C%D0%B8%D1%84%D1%8B-%D0%B8-%D0%BB%D0%B5%D0%B3%D0%B5%D0%BD%D0%B4%D1%8B-%D0%9C%D0%B0%D0%BB%D1%8C%D1%82%D1%8B-Russian-Princess-in-Malta-%D0%B8%D0%BB%D0%B8-%D0%9A%D0%BD%D1%8F%D0%B6%D0%BD%D0%B0-%D0%9F%D1%83%D1%82%D1%8F%D1%82%D0%B8%D0%BD%D0%B0. Дата обращения: 27.06.2017.

[15]   Bayona T. Inspirations: princess Nathalie Poutiatine. Электронный ресурс: http://www.tanyabayona.com/inspir3.html. Дата обращения: 27.06.2017.

[16]            Цит. по: Мельников В.Л. Князь Павел Арсеньевич Путятин и его бологовская усадьба / Петербургский Рериховский сборник. Спб. — Вышний Волочёк: Ирида-прос, 2000. С. 23.

[17]   Там же.

[18]            Государственный архив Российской Федерации. Ф. 601. Оп. 1. Д. 2100а. Л. 7. Документ опубликован на электронном ресурсе: https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9E%D1%82%D1%80%D0%B5%D1%87%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%B5_%D0%9C%D0%B8%D1%85%D0%B0%D0%B8%D0%BB%D0%B0_%D0%90%D0%BB%D0%B5%D0%BA%D1%81%D0%B0%D0%BD%D0%B4%D1%80%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87%D0%B0 Дата обращения: 14.11.2017.

Список иллюстраций, кроме специально указанных, все иллюстрации из собрания семьи Путятиных-Табоне на Мальте. Приводятся по публикации в книге Натальи Павловны Путятиной:

1. Княгиня Ольга Павловна Путятина в бальном наряде во время празднования 300-летия Дома Романовых. 1913.
2. Князь Павел Павлович Путятин.
3. Ольга Павловна Путятина. Фоторепродукция с портрета. Около 1900 г.
4. Дом на ул. Миллионной №12 в Петербурге, где на третьем этаже жили Путятины. Современное фото.
5. Великий князь Михаил Александрович.
6. Ручка, которой великий князь Михаил Александрович в квартире Путятиных подписал документ о принятии престола.
7. Ольга Павловна Путятина. Последнее фото, сделанное в России. 1917 г.
8. Михаил Дарский — спаситель княгини Ольги Павловны и княжны Натальи Путятиных. Фото начала XX века из фондов Государственного архива Ярославской области.
9. Наталья Путятина — ученица Любови Егоровой. Париж, 1920е.
10. Наталья Путятина в композиции «Лебедь» на музыку Сен-Санса. Хореография Михаила Фокина для Анны Павловой.
11. Наталья Павловна Табоне, урожденная княжна Путятина в королевском театре Валетты. 1928 г. Частное собрание.
12. Наталья Павловна и Эдгар Табоне: отпуск в Венеции.
13. Наталья Павловна Табоне,  урожденная княжна Путятина. Фото конца 1970х. Частное собрание, Москва. Публикуется впервые.